2002-й год стал для московского региона самым засушливым за последние 100 лет. За полгода, с марта по сентябрь, выпало всего 150 миллиметров осадков, при норме в 350 миллиметров. В итоге Московская область недополучила 8 миллиардов кубометров воды. О последствиях пожаров на бывших торфяных разработках корреспондент Радио Свобода Марина Катыс беседовала с сотрудником лесной компании "Гринпис России" Михаилом Крейндлиным.

Марина Катыс: Сейчас 2002-й год, а последний большой торфяной пожар под Москвой был в 1972-м году, до этого, насколько я помню, в начале 30-х, то есть еще 40 лет назад.

Это что, цикличность какая-то, связанная с погодными условиями, или это все-таки ухудшение общей экологической обстановки?

Михаил Крейндлин: Конечно, некая цикличность присутствует, но это все-таки не основное. В наших условиях практически все пожары - антропогенного происхождения. То есть, зажигают их все-таки люди. Так было и в 1972-м году, так, безусловно, происходит и сейчас. Причем, с некоторой точки зрения, ситуация сейчас хуже, чем в 1972-м году. Конечно, тогда было больше последствий, потому что тогда народ совсем не знал, что с этим делать, с одной стороны, а с другой стороны, было больше возможностей и бездумных всяких решений. Поэтому, когда загонялись полки необученных солдат в эти торфяники, которые туда ротами проваливались, в основном, люди гибли вот из-за таких вещей. Или когда поезд узкоколейный вывозил народ из торфяных поселков, уже все знали, что эта узкоколейка - под ней говорит торф, но все-таки везли, эти узкоколейки там проваливались, и целиком сгорали поезда. Сейчас такого нет. С другой стороны, тогда гораздо больше средств и людей использовали на тушение. Еще есть одна очень существенная вещь, которая сильно ухудшает ситуацию. Сейчас очень многие торфяники, которые в свое время были осушены и на которых прекратилась выработка торфа - они все скопом отдавались под дачи, и вот эти дачи на торфяниках - ох, как красиво горят... Понятно, что если бы эти болота не осушили в свое время, то ничего бы этого не было. У нас, где мы работаем, единственный сохранившийся болотный массив - заказник "Журавлиный родник" - он то, как раз, не горит. Горит все вокруг.

Осушенные торфяники, вот эти голые слои торфа, а на них деревянные сарайчики - вот это горит замечательно. И тут, конечно, уже накладывается жаркий климат, сильные ветры, отсутствие полное воды. Там, на Бельском, массив - там 15 тысяч участков, на которые, дай Бог, наберется сотня пожарных водоемов, из которых половина пустые. Ну, как там тушить? Сейчас уже леса никто не тушит, потому что все силы брошены на спасение людей и хоть какого-то имущества.

Марина Катыс: Но ведь сейчас горит Ленинградская область, Московская, Нижегородская, Тверская сильно горит...

Михаил Крейндлин: Очень сильно сгорело Поволжье. Мари-Эл горело - сгорело полторы тысячи гектаров, Чувашия, Рязанская область очень сильно горит с Владимирской, фактически все торфяники, все регионы - все они горят.

Марина Катыс: Опасность торфяного пожара, кроме всего прочего, заключается в том, что огонь уходит под землю, и часто даже не бывает задымления наверху, горит на глубине нескольких метров, и как это можно потушить, какой дождь

должен быть, чтобы это все промокло?

Михаил Крейндлин: Теоретически это можно потушить. Но опять же все зависит от площади. Есть такой расчет, что для того, чтобы потушить квадратный метр горящего торфа, нужно вылить туда тонну воды, причем не просто вылить, а залить ее именно внутрь, чтобы вся эта торфяная масса стал мокрой.

Это делается, но при том, что в некоторых торфяниках слой торфа 8 метров в глубину и больше, непонятно, сколько туда нужно залить воды, и, естественно, таких сил, возможностей нет, в том числе и воды. Сейчас там везде разрекламировали, что на тушение пожаров в Московской области брошена авиация. Над нами летал этот самолет "ИЛ-76" МЧС, ну, он полетал, сбросил много тонн воды, но это совершенно бесполезно, потому что эта вода упала сверху в одном месте, локально. Если там было открытое пламя, его, конечно, сбило. Дальше самолет улетел, потому что у него горючего больше нет. Все осталось по-прежнему. Это, скорее всего, такие рекламные акции, вся тактика направлена на то, чтобы отбивать какие-то еще стоящие населенные пункты. То есть, о природе сейчас уже просто никто не думает.

Марина Катыс: Но если осень тоже будет сухая и теплая, если естественным образом эти пожары не потушатся с помощью ливней - что произойдет зимой? Огонь просто с понижением температуры потухнет, или он тихо просуществует до весны?

Михаил Крейндлин: В каких-то местах может существовать и до весны. То есть, торф может гореть под снегом. Если будет снежная зима и холодная, я надеюсь, что потухнет. Зимой это не так страшно, потому что я надеюсь, что огонь не может выйти на поверхность. Под снегом он может гореть достаточно долго, но, по крайней мере, не будут леса гореть. Весной, если будет такая же весна, как в этом году, жаркая, тогда все это опять начнет замечательно гореть. Очень большая причина пожаров, я забыл сказать - что любят всякие сельскохозяйственные руководители жечь сухую траву, как весной, так и осенью. По разным причинам, озимые надо сажать, или просто по привычке. Но вот эти палы являются примерно процентах в 50 случаев причиной и лесных, и торфяных пожаров, потому что распространяются они очень быстро, особенно если по ветру, и никто с этим не может ничего сделать, мы пытались даже наказывать руководителей сельскохозяйственных предприятий за то, что они у себя это допускают. Но законодательство не позволяет. Если за руку поймать человека, который спичку бросил - его можно наказать. А вот наказать руководителя, который ему это приказал - нельзя.

Марина Катыс: И что делать в этой ситуации? Вот сейчас горит огромное количество торфяников, счет идет на тысячи гектаров, ущерб огромный. Как с этим бороться?

Михаил Крейндлин: Сейчас, видимо, никак, то есть, делать то, что делается, хранить хоть какие-то участки, на которые еще пожар не перекинулся. А дальше - делать выводы. В Шатуре начали гореть пожары в мае месяце. Сначала об этом очень много говорили. Потом говорить перестали, перестали говорить - перестали выделять средства. Они продолжали гореть, и когда Москву затянуло дымом, так, что людям дышать стало нечем - все вспомнили: а все-таки горит.

Причем выяснилось, что горит не только Шатура, а в 22 районах Московской области, по-моему, в 25 уже объявлено чрезвычайное положение. На севере, на востоке, на юге, везде - площади не те. На ранних стадиях, если бы те силы и средства, которые выделяются сейчас, выделили бы в июне месяце, по крайней мере, гораздо меньше ущерба было бы, площади были бы в 10 раз меньше, удалось бы локализовать.